Владимир Высоцкий: «По снятию маски посмертной»

25 июля - день памяти Владимира Высоцкого

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

«Жизнь кончилась и началась распродажа», - писал Евгений Евтушенко после смерти Владимира Высоцкого. Вернее, не совсем так: он писал в пору неистового бума, когда голос поэта звучал отовсюду. Все равно было, какое качество у записи: пластинки штамповались, а счастливые и весьма обеспеченные по тем временам обладатели магнитофонов демонстрировали дворам все технические возможности и мощь звука своего «богатства» с помощью «Паруса», «Я не люблю», невиновного жирафа или «Канатчиковой дачи». Я не видела похороны Высоцкого и ту очередь к гробу, где было, по воспоминаниям, сорок тысяч человек, но бум уже конца восьмидесятых помню хорошо.

Проводить любимого поэта и артиста в последний путь вышли тысячи людей.

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

А поэт умер во время Летней Олимпиады в Москве, 25 июля. Тогда, по выражению того же Евтушенко, он пел для «планеты под названием «галерка». Планеты, неожиданно оказавшейся гигантской. Потом, перед девяностыми, пришли люди с фразой «А ну-ка Высоцкого мы крутанем».

Друзья и коллеги у гроба Высоцкого

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

И его «крутили». Тончайшие интонации прятались, в смысл стихов никто особенно не вдумывался. Зачем вслушиваться, все ведь и так громко? Бунтарь, который умел жить красиво, с француженкой-женой, научившийся нырять с аквалангом где-то в Мексике – чудесная витрина, за которой не видно того, кто рвался из сил и из всех сухожилий. Сейчас распродажа закончилась. Не потому, что не осталось ничего – просто витрину смели во время «бума», а настоящие сокровища остались где-то внутри. У кого-то – в памяти о личном общении, о походе в театр на Таганке, на «Гамлета». У кого-то – от просто прослушивания пластинки фирмы «Мелодия» на проигрывателе и соприкосновения с чем-то большим, чем «актерская песня под гитару» или даже роль Жеглова в «Месте встречи…», столь щедро сыгранная, что никогда не перейдет в графу «ретро».

Прощание с Владимиром Высоцким

Фото: GLOBAL LOOK PRESS

В одном интервью он говорил, что предмет его поэзии – человек. И еще – что ему сложно назвать себя даже поэтом. И это не кокетство, на мой взгляд. Назвать себя поэтом и считать себя поэтом внутренне – вещи разные. Его волновало число «37», под которую «Пушкин подгадал себе дуэль, а Маяковский лег виском на дуло». Его волновала смерть поэтов, а потом, когда Высоцкий ушел, Валентин Гафт написал свое стихотворение «Всего пяток прибавил бог к той цифре «37». И дальше: «Он сердцем пел, и сердце разорвалось». Сейчас врачи могут определить точный диагноз, но от этого ничего не изменится. И теперь, когда все препарировано и изучено вокруг него, в его биографии, все равно есть смысл только в том, что сердце разорвалось. А свой памятник нерукотворный он тоже воздвиг. Я цитирую черновик стихотворения, которое так и называлось – «Памятник»:

«Я при жизни не клал тем, кто хищный,

В пасти палец.

Подходившие с меркой обычной

Отступались.

Но, по снятию маски посмертной

Тут же, в ванной

Гробовщик подошел ко мне с меркой

Деревянной. Постоянной».

Вдова Марина Влади и близкие поэта

Фото: GLOBAL LOOK PRESS